Это было ошибкой. Кое-кто еще видел лицо Гэвина, когда он нетвердым шагом уходил из зала. Ангус был здесь, явился, чтобы поухаживать за своим раненым хозяином.

Гэвин распростерся на стуле, с запрокинутой головой и свисающими руками. Казалось, он был без сознания, и я от всей души поблагодарила за это Небо. Очевидно, он добрался до комнаты и успел ухватиться за стул, прежде чем поддаться обмороку; и Ангус, вместо того чтобы перенести хозяина на кровать, оставил его в этом болезненном и неудобном положении. Старик расстегнул его рубаху и стащил ее с одной руки и с плеча. Когда я вошла, он совал в рану кусок тряпки. Похоже, помощь Ангуса пошла больному не слишком на пользу; обнаженное тело Гэвина было в крови и в разводах грязной воды, а под его свисающей рукой образовалась ужасного вида лужа.

Я думала, что слишком устала, чтобы снова испытать какое-либо чувство, однако я накинулась на Ангуса, словно фурия.

– Принеси горячей воды, – приказала я, выхватывая у него из рук грязную тряпку. – Горячую, я сказала! И простыню из кладовой. Поторопись, негодяй!

Я мало что могла проделать до тех пор, пока не вернулся Ангус, правда, я нашла свой платок и вытерла с руки большую часть грязной воды. На Гэвине все еще были эти проклятые черные шелковые перчатки. Правая перчатка намокла; я стащила ее и посмотрела на искалеченную руку. Она хорошо послужила ему сегодня, правда, может быть, не так хорошо, как он на это надеялся. Повинуясь некоему неясному импульсу, я взяла его другую руку – ту, которую никогда не видела без перчатки, и стянула покрывавшую ее ткань. На этой руке не было ни царапины.

Наконец из коридора до меня донеслись неторопливые, шаркающие шаги Ангуса. Я ничего не сказала, просто ждала в грозном молчании, пока он не поставит передо мной таз с водой и не положит одну из лучших простыней из кладовой. За все время перевязки Гэвин не сделал ни движения и не произнес ни звука. А потом я взглянула ему в лицо и встретилась с ним взглядом – он смотрел на меня открыто, он был в полном сознании, и я так перепугалась, что мои пальцы соскользнули с конца повязки.

– Я не знала, что вы пришли в себя, – запинаясь, произнесла я.

– Я полагал, что ты убежишь в добродетельном ужасе, если я заговорю, а, правду сказать, я предпочитаю твою помощь помощи Ангуса.

– Благодарю вас, – отвечала я.

– Это не слишком большой комплимент. Ты такая же неуклюжая, как и он, и я уверен, что ты всей душой меня ненавидишь.

– Я помогу вам добраться до постели, – сказала я. – Попытайтесь встать.

Ему это не понравилось; он бы предпочел дойти до постели сам, высокомерный и независимый. Но он был слабее, чем ему казалось, и вынужден был достаточно тяжело опереться о мое плечо.

Либо его обличительная речь отняла у него последние силы, либо он слишком устал изображать из себя неподвижный и безответный камень, пока я его обмывала, но, когда я закончила устраивать хозяина в постели, он притворился спящим. Этой ночью он пытался убить человека и не сумел только потому, что его умение не смогло соответствовать его намерению. Он научил свое собственное дитя ненавидеть его, и он бесстыдно одурачил меня. Но когда я стояла, глядя на этот бледный, жесткий профиль, мне на ум пришли слова, которые я произнесла на террасе в Глендэрри: “Чтобы вы ни делали, что бы вы ни сделали – я буду любить вас до самого дня своей смерти”.

Глава 13

– Мисс! Мисс Дамарис! Пожалуйста, проснитесь.

Мне показалось, что этот мрак и огонь я вижу во сне. Огонь оказался тонким пламенем свечи, которую держала в руках Бетти, она же настойчиво трясла мое плечо.

– Я должна немедленно упаковать ваши вещи, мисс. – В глазах Бетти отражалось пламя, они были ошалевшими от волнения. – Вы уезжаете через час! И мистер Рэндэлл тоже. – Бетти поставила свечу на стол и направилась к гардеробу. Кто-то заразил ее торопливостью; она ловкими, быстрыми руками выбрасывала из гардероба мои платья.

– Сэр Эндрю уехал, мисс. Обратно в Глендэрри. Мистер Гамильтон затолкал его в экипаж сегодня ночью, после того как вы отправились спать, волей-неволей и как попало, и отправил его из дома вместе с леди. Он говорит, что вам следует отправиться до рассвета. Мистер Рэндэлл уже собирает вещи.

В комнате было холодно. Огня не разжигали. Снаружи завывал ветер.

После памятной дуэли прошло три дня – сегодня было утро вторника. Сэр Эндрю все время лежал в постели, оставаясь нежеланным, немилым гостем, а леди Мэри неотлучно была при нем. Еду ей приносили в комнату; с того фатального утра я почти не виделась с ней. Но я не думала, что мальчишка в достаточной мере пришел в себя, чтобы решиться на переезд, даже и в карете. Во всяком случае, Гэвин не был бы Гэвином, если бы его это заботило. Что за план он придумал теперь?

Раздался легкий стук в дверь, и в комнату ворвался Рэндэлл, не ожидая приглашения войти.

– Еще в кровати? – зашумел он. – Поторопись, Дамарис. Что ты наденешь? На улице страшный холод. Шерстяное платье, я думаю, и твою самую теплую накидку. Господи боже, что за тоскливые одежды! Когда мы доберемся до Лондона, мы посмотрим, что можно сделать.

– Рэндэлл, присядь на минутку и расскажи по порядку. Что произошло?

– Мы уезжаем, – ответил он. – Ради бога, Дамарис, я никогда такого не видел – исключительно бессердечно, я бы сказал. Как только ты отправилась вчера вечером к себе, Гамильтон приказал готовить карету для Эндрю. Но парнишка не так плох, – добавил он едва ли не с завистью. – В любом случае сошел, вниз на своих двоих. А потом сел в карету и укатил!

Он снова принялся шагать по комнате.

– Поторопись, ну что ты?

– Я не могу одеться, пока ты здесь стоишь, – пробормотала я.

Рэндэлл подарил мне бессмысленный взгляд, потом до него дошло.

– О, черт, ну конечно. В таком случае я ухожу.

Я торопливо одевалась, зубы мои стучали от холода. Бетти, упаковав мои вещи, принесла мне завтрак. Я не могла есть, но горячий чай немного согрел мое озябшее тело. Но на мой замерзший мозг он не оказал никакого влияния.

Я еще не успела застегнуть все пуговички на своих ботинках, когда за моим багажом пришел Иан. Он был одет для улицы: в грубую шерстяную накидку с крючками – так одевались многие крестьяне. Я поняла, что нас повезет он.

В то утро солнца на небе не было. Когда я добралась до заднего двора, я попала в мертвый серый мир. Я быстро прошла к карете, надеясь укрыться в ней от ветра, и вдруг застыла на месте. В коляске уже кто-то был. В окне виднелось встревоженное розовое личико миссис Кэннон. За ним рисовался профиль Аннабель.

Я шагнула назад, натянув складки своей мантильи и перекрестив их на груди. Мне следовало этого ожидать. Это все время было желанием Гэвина.

Дверь дома рывком распахнулась, и вышел Рэндэлл. Он посмотрел на грозное небо и застонал:

– Слово даю, снег пойдет еще до вечера. А мне придется ехать верхом! Какого черта...

Подошел грум, ведя под уздцы его лошадь, и Рэндэлл выругался, погружая себя в седло. Появился Иан с тяжелым коробом, который он взгромоздил на крышу кареты и привязал веревками. Я заметила, что его лицо мрачнее, чем обычно. Но в то утро моя голова работала слишком медленно. Я уже поставила было ногу на ступеньку кареты, прежде чем кое о чем догадаться.

– Иан, – сказала я. – Когда ты собираешься вернуться сюда?

– Через неделю, мисс. Мне придется остаться в Эдинбурге.

Его деревянное лицо не изменило своего выражения, но взгляд был умоляющим.

– Я знать не знаю, мисс, что здесь затевается, но он отсылает всех – вас, и молоденькую девчонку, и старуху, и меня. Похоже на то, что...

Он замолчал, словно боялся говорить дальше.

– Что ж, – произнесла я. – Бетти не может здесь оставаться. Я посмотрю, что можно сделать.

Тут дверь, хлопнув, отворилась, и во двор выбежала Бетти. Она была одета в темную накидку, капюшон был плотно натянут на ее кудри, и она несла с собой коробку.